Начало…
Я опубликую здесь, возможно, еще несколько отрывков из «Дамы собачкой», потому что когда выйдет книга пока неясно.
В книге, помимо повести будут еще и рассказы – и за каждым стоит судьба реального человека. Но самое главное, я хочу (впервые в истории АртСинтезТерапии) раскрыть секреты психотерапевтической кухни и опубликовать некоторые наши упражнения. Мне кажется, это будет интересно не только тем, кто занимался у меня. Ну, в общем, все это требует подготовки к печати...
В книге, помимо повести будут еще и рассказы – и за каждым стоит судьба реального человека. Но самое главное, я хочу (впервые в истории АртСинтезТерапии) раскрыть секреты психотерапевтической кухни и опубликовать некоторые наши упражнения. Мне кажется, это будет интересно не только тем, кто занимался у меня. Ну, в общем, все это требует подготовки к печати...
Честно говоря, мне обидно, что на последний отрывок, в котором на наших глазах оживает душа человеческая, было всего 3 комментария. Неужели это состояние кипящей внутри тебя жизни настолько не знакомо?
Кстати, я просмотрела все опубликованное здесь и отметила, что самые многочисленные и пылкие реакции были на детство героини – печальное, одинокое и… среденестатистическое.
Менялась Аня, и без всяких фей и волшебных палочек менялась ее жизнь. Теперь она сама лихо закладывала штурвал своего корабля в нужном ей направлении. Иногда корабль садился на мель, иногда его трепали бури или он попадал в штиль. Но он двигался, а не гнил в порту.
Аня попыталась приручить родителей. Перейти с формальных отношений на что-то более глубокое. Она зачастила к ним в гости. Делилась своими открытиями о жизни, о людях. Они мягко переводили разговор на общих знакомых и родственников: кто женился, кто развелся, кто умер. Расспрашивали про мужа и сына. Про Аниного мужа отец говорил: «золотая голова». А мать добавляла что-нибудь из разряда: «Ум женщины в ее хитрости». Еще много говорили о здоровье, в частности о геморрое. И о выборах в Думу.
Разговор полоскался из стороны в сторону, как белье на веревке. При этом крепко держался на прищепках неизбежного комильфо.
Когда разговаривать становилось совсем не о чем и повисала пауза, они начинали подсмеиваться над собакой, очередным старым лысым шпицем: «Ишь, озорник, как лапки сложил. А ушками-то шевелит, знает, что про него говорят». Разглядывать собаку и комментировать ее действия они могли часами.
Каждый раз у Ани возникало ощущение, что она общается не с близкими людьми, а приходит в чужой дом со светским визитом. От этого ей становилось больно, как в детстве. «Где-то я про это читала, − думала Аня, − визиты… салон… вспомнила! Это же «Война и мир», описание старой графини в финале романа!»
Дома Аня нашла это место в книге: «В ее жизни не видно было никакой цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и т.д. только потому, что у ней был желудок, мозг, мускулы, нервы и печень…. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком. Она плакала, потому что ей надо было просморкаться...»
В конце концов, Аня признала поражение и сократила визиты до обычного − раз в месяц. Родители вздохнули с облегчением. Аня своими набегами нарушала привычный порядок. Как только Аня оставила их в покое, все вернулось на круги своя. Матери хватало общения дома с собакой и с родственниками по телефону, а отец уже давно жил на даче и на работу ездил оттуда. Приезжал в Москву раз в неделю, помыться. Родители старались как можно меньше времени проводить под одной крышей. Больше всего они боялись пенсии − тогда бы им пришлось остаться наедине.
Однажды Аня впрямую, но спокойно сказала, что спать с ним больше не будет и жить вместе не хочет. Он удивился, наверное, первый раз в жизни, но уточнять ничего не стал. Собственно, их давно уже ничего не связывало. Оставалась вялая видимость сожительства, украшенного выцветшим раздражением. Наверное, эту игру «в приличную семью» они могли бы доиграть до конца. Но перед Аней маячил призрак жизни ее родителей. Они честно не сошли с дистанции, но кто от этого выиграл?
Кстати, я просмотрела все опубликованное здесь и отметила, что самые многочисленные и пылкие реакции были на детство героини – печальное, одинокое и… среденестатистическое.
Менялась Аня, и без всяких фей и волшебных палочек менялась ее жизнь. Теперь она сама лихо закладывала штурвал своего корабля в нужном ей направлении. Иногда корабль садился на мель, иногда его трепали бури или он попадал в штиль. Но он двигался, а не гнил в порту.
Аня попыталась приручить родителей. Перейти с формальных отношений на что-то более глубокое. Она зачастила к ним в гости. Делилась своими открытиями о жизни, о людях. Они мягко переводили разговор на общих знакомых и родственников: кто женился, кто развелся, кто умер. Расспрашивали про мужа и сына. Про Аниного мужа отец говорил: «золотая голова». А мать добавляла что-нибудь из разряда: «Ум женщины в ее хитрости». Еще много говорили о здоровье, в частности о геморрое. И о выборах в Думу.
Разговор полоскался из стороны в сторону, как белье на веревке. При этом крепко держался на прищепках неизбежного комильфо.
Когда разговаривать становилось совсем не о чем и повисала пауза, они начинали подсмеиваться над собакой, очередным старым лысым шпицем: «Ишь, озорник, как лапки сложил. А ушками-то шевелит, знает, что про него говорят». Разглядывать собаку и комментировать ее действия они могли часами.
Каждый раз у Ани возникало ощущение, что она общается не с близкими людьми, а приходит в чужой дом со светским визитом. От этого ей становилось больно, как в детстве. «Где-то я про это читала, − думала Аня, − визиты… салон… вспомнила! Это же «Война и мир», описание старой графини в финале романа!»
Дома Аня нашла это место в книге: «В ее жизни не видно было никакой цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и т.д. только потому, что у ней был желудок, мозг, мускулы, нервы и печень…. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком. Она плакала, потому что ей надо было просморкаться...»
В конце концов, Аня признала поражение и сократила визиты до обычного − раз в месяц. Родители вздохнули с облегчением. Аня своими набегами нарушала привычный порядок. Как только Аня оставила их в покое, все вернулось на круги своя. Матери хватало общения дома с собакой и с родственниками по телефону, а отец уже давно жил на даче и на работу ездил оттуда. Приезжал в Москву раз в неделю, помыться. Родители старались как можно меньше времени проводить под одной крышей. Больше всего они боялись пенсии − тогда бы им пришлось остаться наедине.
*
С мужем Аня отношений наладить не пыталась. Она думала об этом. Все-таки 16 лет совместной жизни. Но все внутри нее восставало против и сжималось ледяным комом. Как ее тело во время исполнения супружеского долга. Как ее душа от его шутливых унижений.Однажды Аня впрямую, но спокойно сказала, что спать с ним больше не будет и жить вместе не хочет. Он удивился, наверное, первый раз в жизни, но уточнять ничего не стал. Собственно, их давно уже ничего не связывало. Оставалась вялая видимость сожительства, украшенного выцветшим раздражением. Наверное, эту игру «в приличную семью» они могли бы доиграть до конца. Но перед Аней маячил призрак жизни ее родителей. Они честно не сошли с дистанции, но кто от этого выиграл?
Надо отдать должное, у ее мужа действительно была золотая голова. По Аниным интонациям, по ее глазам он понял, что шпагу пора убрать в ножны, а шутки в сторону. Ане с мужем опять повезло: ему было категорически некогда тратить время на разборки и сантименты: он был очень занят своим бизнесом. Впрочем, в житейских вопросах с ним всегда было замечательно просто.
В тот же вечер они обговорили детали их дальнейшей жизни. Он предложил ей вести общее хозяйство и не разводиться. Он был консервативен, и этих новомодных штучек типа смен жен и любовниц не признавал. И пришлось бы делить имущество, а он, с тех пор как начал зарабатывать большие деньги, стал жадноват.
В тот же вечер они обговорили детали их дальнейшей жизни. Он предложил ей вести общее хозяйство и не разводиться. Он был консервативен, и этих новомодных штучек типа смен жен и любовниц не признавал. И пришлось бы делить имущество, а он, с тех пор как начал зарабатывать большие деньги, стал жадноват.
После этого негласного развода в их доме наконец-то воцарилась благодать. Теперь это было мирное сосуществование двух государств с четко обозначенными границами.
У Ани напрочь исчезли вечерние приступы тоски, а заодно головные боли и утренняя слабость. Пропало и ощущение неловкой растерянности, которое привычно накрывало ее под крышей, как это называют в народе, родного дома. Их обоих радовало, что они обошлись без склок и скандалов. Правда, Аня догадывалась, что столь цивилизованные отношения сохранились между ними именно потому, что никаких отношений, собственно, и не было.
Теперь Аня, хлопоча по хозяйству, тихо поет.
Ее муж тоже весьма доволен: ведь он здорово экономит на домработнице.
Продолжение – честно, не знаю…
А то что больше откликов про детство - так это отклики на то что сам пережил. А вот многие ли пережили ощущение, когда оживает душа?)
Но зауважала Аню за решительность и храбрость - чаще всего очень сложно разомкнуть этот круг привычных, бессмысленных, увядших отношений.
Рассмеялась,читая о разговорах про собачку))) Очень жизненно так и узнаваемо)
(Анонимно)
А в остальном - ну да! Все именно так, когда не сижу в лужах и ямах творческих кризисов.
И почему-то от чтения отрывка остается привкус недоумения.
Наверное, подготовленная предыдущими главами книги, я ожидала от финала, от пробуждения героини, чего-то другого.
Вероятно, созидания. Точнее, пробуждения в героине созидающего начала.Какого-то... более удачливого и умелого что ли?
Аня, в финале, впитывает звуки, краски и информацию, жадно берет и ловит от этого кайф. Замечательно.Но где же отдача? Что Аня сотворила, что, пробужденная, дала миру и людям? Попытку созидания я увидела только в следующем отрывке, и только на бытовом уровне, когда Аня попыталась пробиться к родителям.
Наверное, я все-таки ждала, что измененная Аня как маленькое солнышко согреет всех близких, научит их смотреть на жизнь хоть чуточку иначе. Неужели Вы считаете, что это невозможно? Ждала что она, быть может, сменит профессию, увлечется чем-то, что ей действительно по душе,а может даже и сумеет с помощью этого нового увлечения заработать себе на отдельное от пстылого мужа жилье. Ну...или хотя бы на съем отдельной квартиры. Потому что я совершенно не понимаю, как можно не умереть обратно, продолжая жить все в том же склепе?
Или я поторопилась с вопросами, и о созидательной части Аниной жизни рассказ еще впереди?
Salvatoria
(Анонимно)
Salvatoria
Ощущения похожи на то, как хочешь поймать бабочку, не дыша медленно и осторожно подкрадываешься к ней боясь спугнуть. В этот момент совсем не хочется обсуждать то, как нужно ловить бабочек, даже если требуется хороший совет.
В данном отрывке очень понравилось:
"Разговор полоскался из стороны в сторону, как белье на веревке. При этом крепко держался на прищепках неизбежного комильфо". Как верно подмечено. Как больно осозновать, что подобные разговоры очень часто происходят с родными. Неужели невозможно оживить словом, взгладом, жестом разговор если очень хочется? не хочется мириться с тем, что не в силах найти точки соприкосновения с родными людьми.
Жду книгу с нетерпением.
Юля Б.
(Анонимно)
Только сделать выводы – не знаю… для меня делать выводы, обобщать, анализировать, связывать все со всем в жизни, ища, подхватывая тонюсенькие ниточки, протянутые от причины к следствию – самое сложное. И, от того, наверное, самое ценное. Умнею и взрослею я от этого.
А вот то, что отзываешься чаще на самое знакомое, на то, чего в тебе больше всего – это, увы, факт. Увы – потому что знакомое в основном – серое, монотонное, безликое, убогое. А те чувства, что только зарождаются, оживают, неясно маяча в тумане проблесковым маячком – выражать сложнее. И в опыте маловато, и приложения сил требует в разы больше. Что при общей лености ума (чисто про себя сейчас) заставляет откладывать, по привычке, на потом.
Я очень очень рада, что Аня начала искать, как ей жить, как ей быть по-другому. Понемногу, по шажочкам, но сама. Ощущение, что она почувствовала, что невозможно из толстого, годами наращиваемого кокона выбраться, с разбегу тараня его головой - расшибешься. Первые шаги, – и какие умные, осмысленные, твердые. С родителями, еще чуть по-детски, чуть наивно, попыталась наладить отношения (мне эта детскость очень знакома). А потом, почувствовав, что бесполезно, оставила их друг другу и в покое. Как будто начала отделять свою жизнь от их жизни в этот момент.
С мужем – вообще здорово. Раньше, если честно, у меня мурашки по коже бегали, когда я представляла, как она, бедная, каждый вечер сжимается при мысли о необходимости терпеть, отбывая неизбежную ночную повинность. Лично у меня это ассоциировалось с изнасилованием, с рабством. Я бы так 16 лет не смогла. (Слава богу, хоть тут мы с Аней не совпадаем)). Мне кажется – этот шаг – первая ступенька к освобождению полному.
Евгения Петровна, ну очень очень же интересно, что будет дальше?
Лично для меня Ваша книга и другие статьи – уникальный, бесценный ларь – сокровищница опыта и мыслей. Именно бесценный – ибо, во сколько можно оценить кристаллы, драгоценные камни, золото, намытые старателем за двадцать лет работы, после, им же самим тщательно отобранные, облагороженные, ювелирно ограненные, превращенные в уникальные произведения Искусства, глядя на которые хочется и самому в этой жизни что-то значить, пытаться, быть, оставлять след?
Помните, как у Окуджавы: «Не оставляйте стараний, Маэстро,не убирайте ладони со лба…». Пожалуйста, пишите, публикуйте, не останавливайтесь! Я Очень буду ждать.
С уважением, -
Марина С.
Ни в коем случае не имела ввиду, что разбираться с прошлым неценно, что анализировать свой опыт и делать из него выводы легко.
Факт остается фактом - прошлое изменить нельзя, что бы в нем не было (а в нем есть как хорошее, так и плохое).
Прошлое - ценный актив, который можно использовать во благо, прежде всего свое собственное. Однако прошлое может быть и пассивом если выводы не делать из него.
В своем комментарии я пыталась оправдаться почему именно я не писала отзывы на предыдущие главы, а именно про то, как у Ани оживала душа.
(Анонимно)
А что касается прошлого – да, Юль, изменить нельзя. Но искать и находить там свой ресурс, свои возможности – можно и нужно. А для этого, мне кажется, все же лучше не переворачивать так категорично страницы.
(Анонимно)
пойду осмыслю, спасибо большое за встряску
Не есть ли это ключевая мысль этого текста?
Не может быть так, что эта чрезвычайно точная мысль - точна и для более крупных социумов? Чем меньше отношений, тем больше цивильности, мира, пустоты, тишины, ясности, ничеговости?
Но главная мысль, которую уйду обдумывать, так это явная связь ритуалов с отношениями, ведь не может же быть так, чтобы жизнь родителей Ани была такой уж пустой и безсчастной? Мне кажется, они счастливы, просто за ритуалами им недосуг увидеть свою ничтожность и ничтожество, а значит, они видятся себе умными, значительными, любящими. А коли они так полагают, значит, так оно и есть. Не может быть так, что без ритуалов нет любви? Если так, то и нет любви, если нет ритуалов. И кто тогда несчастен? Мама Ани или Аня?
Спасибо за почву для размышлений. :-)
Edited at 2012-01-12 11:59 (UTC)
а еще вот здесь - из той же повести:
http://impressionante.livejournal.com/18148.html
Мне кажется, слово счастье по отношению и к Аниным родителям, и к Ане здесь неуместно. Скорее, удовлетворение. Как у животных в зоопарке (об этом можно прочитать в статье "Формула счастья и любви")
http://impressionante.livejournal.com/9442.html