Кто-то из группы, в которой она занималась, принес билеты на закрытый показ. Это был никому не известный польский театр. Настолько неизвестный, что про него немедленно поползли слухи, больше похожие на легенды. У этого таинственного театра не было своего сайта, говорили, что и труппы постоянной нет, есть один главный режиссер, а актеров он набирает местных.
Говорили, что работают они в этом спектакле без грима, без музыки, и без единого слова. Его показывают в разных городах мира, но всегда не более одного - двух раз в городе. Рекламы никакой, даже афиши нигде не расклеивают. Неизвестно, что из этого соответствовало действительности, но билеты, и вправду, были подозрительно дешевые.
Войдя в зал, Аня обнаружила, что публика сидит везде, и на сцене тоже, а все действо должно протекать в узком пространстве между сценой и зрительным залом. Декорации были в стиле минимализм – желоб, по которому текла настоящая вода и громадный кусок оберточной бумаги, свисающий от пола до потолка в конце этого желоба.
Немолодой дядька в мятом костюме вывозил на садовой тачке большие мешки. Он их открывал, и из них вываливались странные существа - обритые наголо, в бесформенных тряпках, непонятного пола и возраста. Их черты лица были точно стерты, глаза пусты и бессмысленны. Дядька пытался этих безликих поставить на ноги. Было понятно, что он должен провести их по ручью к занавесу из оберточной бумаги, висящему в конце пути. А они вяло выскальзывали из его рук и падали - прямо в воду лицом - и лежали в ней, недвижные.
Идею Аня разгадала сразу. Это был бог, и он создавал людей. Ну, да, хлопотливый такой бог в дешевом, стареньком костюме. Он никак не напоминал классического бога из библии, который сотворил мир и сразу увидел, что это хорошо. Тот бог был абсолютный авторитет. Тот бог был уверен в себе и в делах рук своих. Тот бог точно знал, что хорошо, что плохо и как надо.
А этот был какой-то непрезентабельный и вел он себя отнюдь, не как большое начальство: влезал в воду по колено, суетливо помогал подняться этим убогим, поддерживал их, всячески ободрял, вдохновлял, подстегивал. Он был весь мокрый от воды и от усилий. И они, с его помощью вставали, и медленно-медленно, двигались к цели. Ане показалось, что у них, по мере движения, стали проявляться черты лица.
Наконец они дошли до завесы, и бог ее разорвал. Там стоял маленький ребенок − златокудрое дитя в белых одеждах. Очевидно, это была душа. Он их подвел друг к другу, вроде как познакомил, последний раз заботливо оглядел все и торопливо ушел. Было понятно, что у бога еще много других дел. А эти, пробужденные им, помедлили минутку и начали оседать на пол. И прямо на глазах становились опять безглазыми, безротыми, безропотными... Душа осталась стоять в одиночестве и растерянности, и это было очень страшно – сияющая белыми одеждами, никому не нужная душа, сиротливо переминающаяся с ноги на ногу.
Никто сначала не понял, что спектакль кончился, ждали, что еще произойдет. Но уже все произошло.
Публика зашевелилась, люди стали подниматься и обсуждать увиденное. Одни говорили - гениально, другие - невразумительно, третьи – в этом что-то есть, но надо подумать. И все направились в фойе, где обещали фуршет по случаю премьеры.
Все ушли, осталась только Аня и ее группа. Ане казалось, что спектакль ее просто снес, стер в порошок, но она не могла сказать, почему. Они сидели в пустом зале, тихо обсуждая, кто что увидел. Все огни были погашены, только над дверью горела ненужная надпись: «выход».
Аню очень зацепила мысль про душу. Что он им душу дал, а они не взяли. Им не душа нужна была, а его поддержка. Чтобы их вели за руку и уговаривали не падать и скакали вокруг них кузнечиком, козленком и кенгуренком.
И тут кто-то сказал: А вдруг это и, правда, был Он? Никто не переспросил - кто, все поняли. Почему-то эту дикую, нелепую мысль подхватили. Появлялся же в Москве дьявол, если верить Булгакову? Тогда и Бог может явиться. Не в церкви, сквозь позолоту оклада, а вот так, в невразумительном перформансе и в стареньком костюме. Неожиданная и чудная мысль - а если это и правда Бог - бередила и тревожила всех. Это было тем более странно, что мистику у нас на группах не любили и не признавали.
Потом они пошли в фойе и среди закусывающей и выпивающей толпы сразу увидели его - режиссера. Аня, преодолев свою застенчивость, подошла к нему поблагодарить. Она коротко пролепетала "спасибо", а бог задержал ее руку в своей и заглянул в глаза. У него был взгляд побитой собаки. И в глазах вопросы: Как вам от того, что я сотворил? Вам нравиться моя работа? Вы не сердитесь?
Аня тогда так и не поняла, кто и о чем ее спрашивал - режиссер о своем спектакле или бог о мироздании. И еще долгое время она вспоминала эти усталые глаза, светящиеся вопросами, болью и сомнениями.
Продолжение - может быть следует...